[KKM kink]

Вольфрам/Шори
Вольфраму плевать, за кого выйти замуж, главное - Мао.
Рейтинг любой, даркфик, чё-нить нехорошего. На втором плане Юури осознает любовь к Вольфу и страдает.

Comments

[Гость]

Предупреждение: Заказывали ангст, он и получился. Совсем-совсем.

Я всегда был дураком. Наивным и милым – но дураком. В политике (с ума сойти, если подумать, но ведь правда!) оно помогало, все близлежащие короли сперва тихо, а потом и умильно офигевали от моей прелесть какой глупости, потом размякали, исходили – вместе со мной, естественно – розовыми слюнками дружелюбия, всепрощения и взаимопомощи вселенского братства вне фамилий, рас и государственных границ – а после, прибалдевшие и тепленькие, из моих отважных и героических объятий, скрепляющих заключенный мир, переходили в верные, твердые и умные руки моего окружения – закаленной стали под ванильной улыбкой Конрада, несгибаемого каркаса выбранного курса под хмурой маской усталой ответственности Гвенделя, змеиной мудрости в детском на вид даже сейчас теле Мураты. Идеальная команда и мир во всем мире – в смысле, во всех мирах. Да здравствует всеми любимый Мао – странный, но чудо какой обаятельный.
Но по закону всемирного воздаяния, в который я верил в прошлой жизни, то, что покоряло мне государства и сердца союзников, отняло все, что нужно было моему собственному сердцу. Я же уже говорил, что я дурак? Говорил…
Теперь я понимаю, хорошо понимаю, что значила вся эта сияющая и покрытая розовыми рюшечками с вечной улыбкой «ничего не вижу, ничего не слышу» жизнь для Вольфрама – понимаю потому, что мы поменялись местами и теперь так живу уже я. Закон воздаяния, снова этот проклятый закон.
- Ю-у-ури…
Сейчас от одного воспоминания о том, как он томно стонал это, выгнувшись на зеленой траве, расстегнув мундир и рубашку так, что видны были ключицы, мне становится жарко и хочется осторожно, самыми подушечками пальцев погладить нежную, чуть шершавую кожу моего фантома, медленно, не дыша, проникнуть рукой под ткань, распахивая мундир все больше, и смотреть, почти молиться какой-то совершенно особенной, выше понимания и объяснения красоте на самой границе мужского и женского настолько, что никто не смог бы усомниться ни в красоте Вольфрама, ни в его мужественности.
А тогда…
- Не ной, Вольфрам! Ты сам захотел упражняться в форме в такую жару! – и обиженный взгляд из-под светлой, прилипшей ко лбу челки…
Одно воспоминание о том, как он запрокидывал голову, прикрывая глаза, а его влажные золотые волосы сворачивались полуколечками на лбу и шее, и развернуть, разгладить их хотелось осторожными прикосновениями напряженного языка, слизывая соль с теплой кожи – сейчас одного этого воспоминания достаточно, чтобы заставить меня забыть обо всем, потерявшись в бесполезных и сладких, как наркотик, фантазиях. А тогда…
- Возьми, там и тебе пара глотков осталась. Надо было брать больше. И вставай, мы еще не закончили, - и Вольфрам открыл глаза не сразу, на пару секунд зажмурившись и почти незаметно сжав кулаки…
Сейчас я каждую ночь просыпаюсь, тяжело дыша, чтобы с детской «ну, пожалуйста, пусть это будет сон!» надеждой гладить раскрытыми ладонями подушку и холодную простынь рядом, глупо-бесполезно, вопреки всему во главе с собственным тупым идиотизмом жаждая найти там моего Вольфрама – сонного, теплого, босого, с нежными, как у ребенка ступнями, которые можно ласково разминать, целуя каждый пальчик, с тонкими лодыжками, которые можно поглаживать, медленно поднимаясь по длинным ногам вверх, задирая его дивную розовую ночнушку, раздвигая бедра и добираясь до мягких золотистых кудряшек, которые, наверное, так смешно щекочут нос. По крайней мере, я думаю, что смешно – ведь он всегда смеется или хотя бы улыбается, проводя по ним носом, а Вольфрам прикрывает глаза и запрокидывает голову.
Кто «он»? И откуда я обо всем этом знаю, если каждый раз, увидев Вольфрама в своей постели, мог только кричать: «Опять ты притащился? Ну, сколько же можно?!»?
Я отвечу. Мне так горько, что уже почти не стыдно собственной глупости. Он – это Шори, мой любимый и любящий старший брат. А откуда я обо всем этом знаю? Я подглядываю. Как самый последний шпион, я почти каждую «их» ночь прихожу в ту «особенную» комнату, из которой благодаря задумке архитектора можно слышать и неплохо видеть почти все, что происходит в западном крыле Замка-на-Крови. Помнится, когда я нашел ее в первый раз, подумал «Какая гадость! Это же подло!». Ну, ничего – когда стало совсем плохо, мой идеализм прошел. Теперь я действительно бываю там всегда, когда Шори благодетельствует своим посещением мою страну. Нет, я не злюсь, я во всем виноват сам и отлично это понимаю. Шори не предавал – он думал, что помогает мне. Ошибался, но что теперь со всем этим делать, и можно ли как-то распутать этот колтун, не выдирая своих и чужих волос, я не знаю. Вот так и живем…
Хотя поначалу было почти забавно наблюдать, как мой наивный (он ведь едва ли не наивнее меня – вот только, по все тому же закону воздаяния, в отношениях с друзьями и любимыми, при почти пугающей проницательности в политике и бизнесе – если из одного места убыло, то в другом прибудет) старший брат пытается вывернуться или, плюнув на достоинство, хотя бы просто уползти куда подальше от светловолосого томного греха.
«Чего хочет от меня жених моего брат?»
«Зачем жених моего брата так настойчиво ищет со мной встреч?»
«Мы же уже говорили об этом Вольфрам, жених моего брата Юри».
Безнадежно. Теперь-то я точно знаю, что это было безнадежно с самого начала – перед Вольфрамом, который что-то решил, невозможно устоять никому, кто не обладает моей степенью толстокожего идиотизма. А Вольф именно что решил – точно и бесповоротно.
Я, наверное, даже знаю день, когда Вольфрам сделал свой выбор. А самое обидное, что тогда я ничего не понял, хотя все увидел.
Это была очередная причуда Шери, вернувшейся по делам из своего путешествия в поисках любви, заскучавшей за бумагами и решившей развлечься. Вольфрам отбивался долго, почти героически – но способен ли сын отказать матери (в особенности такой, как Шери), когда та смотрит на него полными слез глазами и просит «Ради меня! Пожалуйста! Ты меня уже совсем не любишь, да?».
Вот именно, не способен.
Не знаю уж, где именно Шери раздобыла этот наряд – и, кажется, не хочу знать, – но в итоге она, радостно улыбаясь и хлопая в ладоши, призывала всех оценить, какая лапочка ее любимый сын, Вольфрам же, стискивая зубы, но героически намереваясь пережить все муки, которых потребует от него исполнение сыновнего долга, стоял, сидел или же послушно крутился вокруг себя, в том, что заставила его надеть матушка: коротенькая в крупную складку синяя юбочка, такой же синий пиджак, из-под которого выглядывала белая блузочка, тонкие белые гольфы до колена и мягкие тряпичные тапочки. И заколочка бабочкой в волосах.
- Прелесть! Мой сыночек такая лапочка! Правда? Это потому, что я так хотела девочку!
Все умилялись, Вольфрам злился, но терпел, а Шори… А Шори, злым чудом оказавшийся в Шин-Макоку в общем и в этой комнате конкретно именно в тот день и в то время, на пару секунд застыл в двери, неотрывно глядя на Вольфа – а точнее, на его стройный ножки в умильных гольфах. И Вольф, тем же злым чудом, этот взгляд поймал.
И, сложив руки на груди, как видел это в одной из любимых игрушек Шори (помнится, когда мы менялись телами, именно Вольф ходил ее покупать, отстояв жуткую очередь), он радостно улыбнулся, захлопал ресницами и пропел:
- Здравствуй, старший брат! Я так рад, что ты пришел!
За минуту немой сцены Вольфрам успел раз тридцать соблазнительно моргнуть, а Шори – собрать с пола челюсть и глаза, приладить их на места, криво улыбнувшись, пробормотать «Простите, я, кажется, не туда зашел» и буквально вывалиться из комнаты. Потом мы все долго смеялись, потом я отбыл домой досдавать экзамены, а потом…
А потом Вольфрам пришел ко мне в последний раз. Я уже почти заснул, когда он вдруг прижался ко мне и, обхватив руками так, чтобы я не мог вырваться, тихо зашептал:
- Скажи, Юури, я тебе хоть немного нравлюсь?
Сейчас мне кажется, что одного моего слова той ночью было бы достаточно, чтобы ничего того, чем я живу сейчас, не было. Одного «Да». Или даже одного «Немного». Да даже просто молчания. Но это я сейчас все понимаю, а тогда…
- Что за дурацкие вопросы, Вольфрам? Ты опять, да? И отпусти, мне жарко!
- Не отпущу, пока не ответишь. Так нравлюсь? Хотя бы немного? Хоть чуть-чуть, Юури?
- Вольфрам, друзьям не задают такие вопросы!
- Я твой жених!
- Ты мой друг! Мы оба парни, Вольфрам! Оба – парни! Какой жених? Сколько можно?! Когда же у тебя это пройдет?!
Еще несколько секунд он обнимал меня, почти незаметно вздрагивая, а потом отпустил, снова отодвигаясь.
- Уже прошло. Прости, Юури.
- Ну, хорошо бы…, - проворчал я, переворачиваясь на другой бок, потому что спать хотелось нещадно. – Спокойно ночи.
Больше он ко мне не приходил. Зато каждую секунду дней, которые Шори проводил в Шин-Макоку, Вольфрам старался быть рядом с ним.
«Хочешь, я потренируюсь с тобой в фехтовании – ты же должен уметь защитить брата, когда находишься здесь!»
«Хочешь, я помогу тебе в изучении магии? Это же очень важно!»
«Ты не мог бы рассказать побольше о вашем мире? Пожалуйста! Я так и не понял, что такое компьютер…»
Шори краснел, бледнел, злился, но, оказавшись в углу, не находил повода отказать, а иногда в процессе так увлекался, что забывал мучаться и кривиться – общение со мной сделало Вольфрама гораздо умнее и дипломатичнее.

[Гость]

Да, Шори искренне пытался, я все понимаю. Я даже догадываюсь, когда он решил, что, возможно, сопротивляться и не стоит: когда в очередном разговоре упомянул Вольфрама, и я минут двадцать разглагольствовал, какой он навязчивый со своими «жених» и как мне это надоело. А самое обидное, что я тогда именно так и считал. Почему глупость, если она утрачена, уже нельзя вернуть назад?...
Я не знаю, когда и как именно все у них произошло. Могу догадываться – уже сейчас припоминая, как однажды встревоженный Конрад спросил, не знаю ли я, почему прошлой ночью Вольфрам плакал, спрятавшись в парке, а сам Конрад увидел его случайно, но не стал выдавать своего присутствия, чтобы не унижать. Помнится, я тогда ответил что-то вроде «Ну, это же Вольф. Он всегда такой нытик», но пообещал повнимательнее присмотреться к нему. Не смог, потому что в тот день он так и не вышел из своей комнаты, но на мой вопрос из-за дверей вполне спокойно ответил, что ему нездоровится, а следующим утром выглядел как и обычно, поэтому я и думать об этом забыл. Как и о том, насколько побледнел, а потом покраснел мой все еще гостивший в Шин-Макоку братец, сперва не увидев, а потом и увидев Вольфа за завтраком.
Зато теперь я все отлично понимаю: и румянец, и истеричные взгляды и игры с ними, и заминки, когда Шори останавливался, чтобы пропустить Вольфа вперед в дверях, и глупые мелочи вроде маленького плюшевого медвежонка или коробки сладостей, которые Шори приносил с нашей Земли Вольфу якобы от мамы. Логично – как еще мог ухаживать мой наивный братик? А ухаживать после «содеянного» он очевидно должен был, так уж он устроен.
Я уже говорил, что не злюсь? Говорил. Я, и правда, не злюсь. Сил даже на злость не осталось…
Что было потом? А потом я снова оказался в «той» комнате – чтобы увидеть все самому и понять, что именно я потерял. И что уже нельзя вернуть, потому что все слишком запуталось. Чтобы день за днем приходить туда снова и снова, растравляя душу. Чтобы видеть, как Вольфрам становится все раскованнее и раскованнее, а мой брат все нежнее и нежнее.
Они оба изменились. Почти неуловимо, согласен – не зная, на что смотреть, можно и не заметить. Но я-то знаю…

Они оба стали спокойнее: Шори – увереннее, Вольфрам – независимее не воплями, а действиями. Теперь он все решает сам – так, как сам хочет. Может быть, я даже понимаю, почему: мой братик только на вид такой начальственный – близкие могут вить из него веревки любой длины и узора. А теперь может и Вольфрам. Теперь он знает, что такое не предлагать и просить, а снисходить и разрешать – я и это видел. Я знаю, что так нельзя, знаю, что должен прекратить, знаю, что это подло – но не могу. Никак не могу перестать приходить, чтобы лить семя на камни пола, а бесполезные слезы в собственный рукав, которым закрываю глаза, хотя для этого обычно используют платок – но мой к тому моменту обычно уже безнадежно запачкан…
Я жалок? Согласен. Но сейчас и в «той» комнате не больше, чем когда зову Вольфрама сесть рядом с собой с позаимствованным «Я же твой жених», а он отвечает, что место, где он сидит сейчас, удобнее, а с ним мне будет тесно. И не больше, чем когда пытаюсь рассказать ему о симпатичной девушке, которая якобы весьма эмоционально благодарила меня за что-то сегодня в городе, надеясь, что он снова назовет меня изменником. Но, кажется, он из этого уже вырос.
А знаете, чего я больше всего боюсь? Того, что он вырастет и из меня. Того, что эта его взрослость перевесит глупые детские принципы о словах, который нельзя взять обратно, и о верности, которая верность, только если во всем. Того, что ему хватит сил и безразличия сказать «Давай закончим этот фарс, Юури» - потому, что мне нечего будет ему возразить.
Я кожей чувствую, как капает его сила и испаряется терпение.

Я как раз стоял за дверью – совсем недавно, буквально на днях.
- Вольфрам, сынок, ты понимаешь, что ведешь себя некрасиво? Так нельзя, сынок!
- Нельзя, мама?! Прости, но я не думаю, что ты можешь судить об этом. Имея троих детей от трех разных мужчин и постоянно в поисках кого-то еще…
Раздался звук пощечины, некоторое время стояла тишина, потому Вольфрам тихо и искренне произнес:
- Прости, мама. Я не имел права это говорить. И я так не думаю.
- Ты очень изменился, сынок. Ты стал злым.
- Я стал взрослым, мама, это разное.
Да, Шерри, как и я, не заметила, как он стал таким. Злым, резким, правдивым. Нет, Вольфрам никогда не был лицемером. Он даже политиком не был – никогда не считал нужным скрывать свои мысли и мнения. Но раньше он не думал так… зло. И так правдиво. Раньше он во что-то верил. И мне страшно признаваться, что верил он, вероятнее всего, именно в меня и в то, что я вырасту и пойму.
Я и понял. Но поздно. А поздно понимать еще тяжелее, чем никогда, потому что теперь я понимаю не просто его – я понимаю все. То, как давит положение, род, как стискивают лицо и горло маски и роли, вросшие в кожу. То, что нельзя всегда быть маминым любимым мальчиком, младшим сыном бывшей Мао. То, что мазоку, в сам, кажется, скелет которого врощены правила знатных родов и понятие верности, нельзя долго стоять на перепутье, если он хочет остаться мазоку, да и вообще хоть кем-нибудь. То, что положение Мао для меня – выверт судьбы, с которым я, подумав-подумав, смирился, как с выигрышем большого плюшевого медведя в лотерею (нести неудобно, хотя забавно будет потом кому-нибудь подарить, да и вообще это весело), а для него прочное положение при дворе (положение, пристойное мужчине, дворянину, воину, а не роль истеричного и навязчивого случайностью жениха, мишени для добродушных и обидных до злых слез своей снисходительностью шуток всех от Мудреца до прислуги) лежало в основе самоуважения, гордости, права, не отводя глаз, выдерживать чужой взгляд и взгляд из зеркала. Нет, Вольф никогда не был пустым каркасом чужих родовых правил – но он был выстроен на этом каркасе.
Удел младшего – все время прыгать до каждый раз поднимаемой все выше планки, пытаясь что-то доказать себе и другим, пытаясь дотягиваться, соответствовать, не позорить. Теперь-то я понимаю, как сильно он любил – настолько, что ради меня выдрал из себя целый кусок, сдал почти все позиции, согласился отмотать несколько десятилетий назад, снова став крикливым эгоистичным подростком без места в жизни и с двусмысленной ролью на шатком помосте, с которого того и гляди смешно полетит вверх тормашками. А я…
- Вольфрам, я не понимаю. Ты же отлично знаешь, что у тебя морская болезнь! Так зачем ты увязываешься с нами в каждое морское путешествие?!
- Вольфрам, Ти-Зо же ненавидит колобки Мао! Держи! Держи обе коробки! Беги!

Да, это все я. Я помню. А он терпел.
Он согласился на все это, надеясь, что я пойму и вырасту. Надеясь, что когда до меня дойдет, все обретет свои четкие контуры, в которых он будет служить мне со всей своей верностью и преданностью. А я… Я был наивным сияющим оптимизмом и жизнерадостной дуростью идиотом. Ну, да ничего, отсиялся на всю оставшуюся жизнь.
А теперь… а теперь Вольфрам все больше пропадает на Земле, даже когда я в Шин-Макоку, мама все чаще спрашивает о Вольфраме не у меня, а у Шори – а я, в перерывах между приступами самоуничижения, до жути, до истерики, которую как-то, не зная, к счастью, причины, наблюдал Конрад, боюсь. Боюсь того, что однажды – и совсем скоро, я чувствую, он же честный, он ненавидит лгать и скрывать – Вольфрам скажет «Нам нужно поговорить», не добавив своего «слабак».
Что я тогда буду делать? Что?...

[Гость]

*печально* Неужели фик такой гадкий, что к нему даже комментарий писать противно? ((

[Гость]

Неправда. Фик великолепный. Просто администрация тормозит и не вывешивает заявку как исполненную... почему-то.
Автор, спасибо Вам огромное за такого Юури, это нечто. А за такого Вольфа я кланяюсь Вам в ноги.

[Гость]

Действительно, очень милый фик. Просто я не фанат юрама, поэтому очень долго не могла заставить себя прочесть ваше творение.
Не считая пары корявостей, ошибок/очепяток, получился хороший мини. Интересно показаны мысли Юри. В кое-то веки у него, кажись, мозги начали работать. (16 лет, однако! Давно пора бы уже). Да, вот только поздновато они у него заработали. Вольфик-то уплыл.

Боюсь того, что однажды – и совсем скоро, я чувствую, он же честный, он ненавидит лгать и скрывать – Вольфрам скажет «Нам нужно поговорить», не добавив своего «слабак».

Эта фраза, отчего, зацепила очень сильно. Может, своей безысходностью...

Просто администрация тормозит и не вывешивает заявку как исполненную... почему-то.

Админы уже и сами забыли про своё детище

[Гость]

Спасибо. А то я уж решила, что совсем плохо получилось.
А юрам я тоже не особенно люблю - просто не смогла пройти мимо возможности отомстить Юри за Вольфа!

[Xin Rei]

А я, как любительница юурама, поблагодарю Прочитала только сейчас, поэтому и неоперативно получается. Но - да, какое же чувство злорадного удовлетворения порой и и желания прибить Юури.... а порой жутко горько, потому что все-таки хочется, чтобы у них все было, а, кажется, уже не получится.
Но вообще, в худшем случае, это та самая правда жизни, которая этот пейринг (юурам) ждет. То есть Вольф может уйти и не к Шори, но терпению его наступит конец, и конец бесповоротный. Я буду жутко расстроена, но это, по крайней мере, не будет неожиданно.
А в фике все и отразилось... весь процесс.
Спасибо вам, автор! Я так эмоционально вовлеклась, когда читала, что корявостей и не заметила. Заметила вкусный, местами очень чувственный и вполне зрелый, стройный слог. Если вы напишете даже не юурам, но что-то еще - читать будет одинаково приятно))

[Getsuga]

Да...неожиданно, я в шоке. Автор, вы великолепны.
Если честно, заявку писал от дури, даже не надеясь, что ею заинтересуются :-) Хотя, не буду лгать, очень хотелось глянуть на этот мир не с самой светлой стороны
Не умею я много говорить, поэтому скажу одно - вы шикарно пишите, хотелось бы увидеть и другие ваши фики, если таковые есть, ня ^^
Заказчик

[Манназ]

фик великолепен. но читать тяжело...из-за его безысходности. и внутри растет пустота
но оно великолепно...нет слов...перечитываю снова и снова

[Runil]

Очень понравилось!
В принципе, дорогой автор, Вы подсадили меня еще на одно аниме..и один зеленоглазенький герой, как всякий демоненок, не упустил возможность вцепится в мозги!
Спасибо!

[Kimberly99]

Очень понравилось.
Юри действительно давно пора вправить мозги.

[A-Lika]

Уважаемый автор, Вы извините, что так поздно, и разрешите высказать мое восхищение. То, что Вы написали - это не кинк-дрочилка, это сильный и цепляющий текст. Я не очень верю в Юури, который наконец осознал-оценил-понял в каноне, но у Вас.... эти прозрения задним числом, эти наконец расшифрованные намеки, эти вместо-НЦ сцены - потрясающе и очень жутко-безнадежно. И Вы, наверное, любите Вольфрама, потому что, хоть и подано от лица Юури, лично мне было очень больно за фон Бильфельда. Спасибо за то, что написали эту историю, и не могли бы Вы открыться в умыл, например, потому что я с огромным удовольствием почитала бы Ваши вещи.

[Гость]

Ох, я уж и забыла про этот фик.
Xin Rei, Shrai, Манназ, Kimberly99, A-Lika, спасибо большое за отзывы, я рада, что вам понравилось и вы тоже за отмщение страданий несчастного Вольфрама. ))

почитала бы Ваши вещи

A-Lika, дело в том, что по ККМ у меня еще всего один фик, да и тот юмористическое ПВП.

Автор

[Олисия36]

Спасибо вам за такой фик!!!Столько чувств,так грустно,обидно,жалко Жалко и Юури,и Вольфрама Правду говорят,что мы слепы на чувства других пока не становится слишком поздно